Джеффри Секстон
Советник-посланник по вопросам печати и культуры посольства США в Москве
Недавнее известие о кончине Артура Хартмана, посла США в СССР с 1981 по 1987 год, навеяло воспоминания о моей встрече с этим замечательным дипломатом. В 2009 году, когда я занимал пост атташе по вопросам культуры в Москве, посол Хартман приехал в столицу России с частным визитом и остановился в Спасо-хаусе, историческом московском особняке, который когда-то был его резиденцией. В это время послом США в России был Джон Байерли, который работал с послом Хартманом в годы его службы в Москве. Он организовал неформальный вечер в честь посла Хартмана и его жены Донны и любезно пригласил нескольких сотрудников посольства. Трудно передать моё восхищение от участия в разговоре с двумя дипломатами, которые обладали таким опытом и таким пониманием взаимоотношений с Россией, как Хартман и Байерли.
Посол Артур Хартман с коллегами встречает пианиста Владимира Горовица в Москве. 14 апреля 1986 года.
Беседа развивалась очень интересно, однако существовала одна тема, которую мне особенно хотелось обсудить. Один из самых известных исторических моментов российско-американских отношений – возвращение в Советский Союз великого пианиста Владимира Горовица в апреле 1986 года. Посол Хартман сыграл решающую роль в организации его поездки, в том числе проведя переговоры по подготовке принципиально нового культурного соглашения с советской стороной, которое стало основой этого визита. Горовиц родился в Киеве, но в 1940-х годах стал гражданином США и не был в Советском Союзе с 1925 года, покинув родную страну в возрасте 22 лет. Через шестьдесят лет он хотел вернуться и последний раз выступить на родине.
Посол Хартман вспоминал о том, какие сложности приходилось преодолевать при организации этого визита – от необходимости учитывать диетические потребности Горовица, когда он жил в Спасо-хаусе (в 1980-е годы в Советском Союзе очень непросто было найти восточно-тихоокеанскую малоротую камбалу) до проблем с пересылкой по дипломатической почте большого концертного рояля Горовица Steinway D-274, который ласково называли «красавица». Но он также рассказывал и об особенных моментах – таких, как посещение музея Александра Скрябина, где Горовиц встретился с 86-летней дочерью великого композитора, перед которым он сам выступал ребёнком, и чью музыку он исполнял и продвигал на протяжении всей жизни.
20 апреля 1986 года пианист Владимир Горовиц приветствует восторженную московскую публику
во время своего первого официального концерта на родине, с тех пор как он покинул СССР 61 год назад.
Хотя Советские власти старались не афишировать приезд Горовица, чувствовалось, что во всей Москве царит радостное возбуждение по поводу возвращения в Россию одного из величайших музыкантов ХХ века. В музыкальном сообществе быстро распространилась информация о том, что приехал Горовиц. Среди тех, кто услышал эту новость, была моя знакомая Екатерина Державина, сейчас профессор Московской консерватории по классу фортепиано и организатор многих собственных международных проектов, а в 1986 году - студентка Академии имени Гнесиных. Как и многие студенты музыкальных вузов, она была разочарована тем, что билеты на его концерт достать невозможно, так как в основном они были забронированы для дипломатов, представителей правительства и «людей со связями». Собралась большая группа, которая решила действовать. За минуту до начала выступления Горовица в Большом зале Московской Консерватории студенты ворвались в зал, сели в проходах на балконе и отказались уходить. Концерт начался. Как говорила мне Екатерина, «Это было волшебство. Я никогда не слышала таких красок». После концерта Горовиц встретился со старыми друзьями и поклонниками, в том числе с Ольгой Гальпериной, с которой они учились в студии легендарного пианиста Сергея Тарновского. Гальперина, бывшая узница ГУЛАГа, и Горовиц со слезами на глазах вспоминали 60 лет, прошедшие с их последней встречи. Впоследствии Ольга Гальперина стала свекровью Екатерины Державиной.
Эта блестящая культурная кампания посла Хартмана оказала удивительное влияние и на мою жизнь. Сразу после триумфального выступления в России, Горовиц приехал в Берлин, где он много выступал и записывался в 1930-е годы. К тому моменту я уже несколько лет жил в Западном Берлине, ставшем западным «форпостом свободы» в разделённой Германии, сначала как военнослужащий, а затем как член американской военной миссии связи при штабе главнокомандующего группой советских войск в Германии. В тоже время меня всегда интересовала музыка (высшее образование я получил в 1970-е годы по классу фортепиано в университете Индианы), поэтому в Берлине я достаточно много выступал как пианист. Я часто исполнял классические произведения во время изысканных ужинов, которые были важной частью культурной жизни американской, британской и французской зон Берлина.
Джефри Секстон, пианистка Екатерина Державина и её супруг Георгий Каретников (сын одноклассника Горовица)
на концерте в Спасо-хаусе – спустя 29 лет после того, как там останавливался Горовиц.
В один из таких вечеров, выступив в доме командующего американским сектором генерал-майора Джона Митчелла, я собирался уходить. В этот момент генерал-майор немного озадаченно спросил, не соглашусь ли я сыграть во время небольшого ужина, который он устраивает в честь Владимира Горовица и посла США в Западной Германии Ричарда Бёрта. У меня перехватило дыхание, и я смог вымолвить только: «Конечно!» Своё обычное выступление я дополнил произведением, которое лично для меня было тесно связано с возвращением Горовица в Берлин – мазуркой Шопена до-диез минор соч. 50, №3. Я впервые услышал её ещё подростком в изящном исполнении Горовица, записанном в 1935 году в Берлине, и с тех пор не мог забыть эту чарующую музыку. После ужина я смог пообщаться с человеком, который был кумиром и предметом поклонения многих пианистов всего мира. Этот мир, как я убеждался и позже, во время моей дипломатической карьеры, очень тесен: выяснилось, что Горовиц хорошо знал моего университетского преподавателя фортепьяно Сиднея Форстера и его русскую жену-пианистку - в 1940-е годы они часто встречались в музыкальных кругах.
Эти события произвели на меня большое впечатление. В 1989 году я уехал из Берлина и поступил на дипломатическую службу, которая стала началом моего собственного пути в Москву. Через семнадцать лет, всего через несколько дней после приезда в столицу России, я вступил под своды Большого зала Московской консерватории и мысленно воскликнул: «Вот здесь он играл!» Трудно посчитать, сколько концертов я слушал здесь, когда работал атташе по культуре и Министром-советником по вопросам прессы и культуры, но каждый раз, когда я прихожу в этот легендарный зал, меня не покидает чувство личного соприкосновения с великой музыкой и выдающимися музыкантами.
На протяжении многих лет я наблюдал, какую значительную роль играет культура в деятельности нашего посольства в России, особенно в то время, когда политический диалог затруднен, как сейчас. Посол Хартман, который во Франции прославился тем, как тонко и продуманно он использовал культурные связи, когда был послом США в Париже, понимал, что нигде культурная дипломатия не может играть такой важной роли, как в России. И хотя тот вечер стал моей единственной встречей с послом Хартманом, я хочу сказать в память о нём особые слова благодарности за ту роль, которую его культурная деятельность в России сыграла в моей дипломатической жизни. Мир, действительно, тесен, и каждая встреча имеет для нас огромное значение.
HARTMAN, HOROWITZ AND THE POWER OF CULTURAL DIPLOMACY
By Jeff Sexton
Minister Consular for Public Affairs, U.S. Embassy Moscow
The recent death of Arthur Hartman, who served as U.S. Ambassador to the USSR from 1981 to 1987, brought back memories of my own encounter with this remarkable diplomat in 2009 when I was serving as Cultural Attaché in Moscow. Ambassador Hartman was paying a private visit to Moscow, where he was staying at Spaso House, his former residence as American Ambassador and one of Moscow’s most historic buildings. The U.S. Ambassador at the time, John Beyrle, who had worked under Ambassador Hartman in Moscow early in his career, graciously invited a group of us from the Embassy to a casual evening he had arranged in honor of Ambassador Hartman and his wife, Donna. It was fascinating to be part of the conversation of two diplomats who had the depth of experience and perspective on Russia issues that Hartman and Beyrle had.
Pianist Vladimir Horowitz, returning to his homeland for the first time in 61 years, at a Moscow airport on April 14, 1986
with U.S. Ambassador Arthur A. Hartman (left), American diplomat Anton Kasanoff, and manager Peter Gelb.
As interesting as the general conversation was, however, I had a topic I was particularly interested in discussing. One of the iconic moments in the history of U.S.-Russia relations was the return to the Soviet Union in April 1986 of the great pianist Vladimir Horowitz, a visit in which Ambassador Hartman played a central role, not least by negotiating a ground-breaking cultural agreement with the Soviets that served as the basis for the visit. Horowitz, who was born in Kyiv but became an American citizen in the 1940’s, had not been back to the Soviet Union since leaving in 1925 at the age of 22. Sixty years later he wanted to perform in his homeland one last time.
Ambassador Hartman recounted the numerous complications involved with the visit -- Horowitz’s special dietary needs as a guest at Spaso House (acquiring Dover sole in the Soviet Union of the 1980’s was no easy task) and the problems involved in shipping Horowitz’s D-274 Steinway Concert Grand (affectionately named “Beauty”) through the diplomatic pouch. But he also reflected on the special moments, such as Horowitz’s visit to the Alexander Scriabin Museum, where he met with the 86-year old daughter of the famous composer, before whom Horowitz himself had played as a child and whose music Horowitz championed throughout his life.
Pianist Vladimir Horowitz waves acknowledgement to a cheering audience in Moscow, April 20, 1986
where he gave his first formal concert in his homeland since leaving the Soviet Union 61 years ago.
Although the Soviet authorities tried to play down Horowitz’s visit, there was a palpable excitement in Moscow about the return to Russia of one of the most legendary musicians of the 20th century. Word spread rapidly through the musical community that Horowitz was in town. Among those who heard the news was my friend, Katya Derzhavina, who is now a professor of piano at the Moscow Conservatory with her own active international career. As a student in 1986 at Moscow’s Gnessin Academy, she like many of her fellow students was frustrated by the impossibility of getting tickets, the vast majority of which had been reserved for well-connected insiders, government officials and diplomats. A large group of students, among whom Katya was one, decided to take direct action. Just before Horowitz started to play at the Great Hall of the Moscow Conservatory, they rushed into the concert hall, planted themselves in the aisles of the balcony, and refused to move. The concert began. “It was,” Katya told me, “like magic. Never have I heard such colors.” Following the concert Horowitz met with old friends and well-wishers. One of those, Olga Galperina, had been Horowitz’s classmate in the studio of their legendary teacher, Sergey Tarnowsky. Galperina – a Gulag survivor -- and Horowitz both quietly shed tears at their reunion 60 years later. She would later become Katya Derzhavina’s mother-in-law.
Ambassador Hartman’s cultural coup had an extraordinary impact on my own life as well. Immediately following his Russia triumph, Horowitz came to Berlin, where he been quite active in the 1930’s concertizing and recording. I had for a number of years been living in West Berlin, then the Western “Outpost of Freedom” in a divided Germany, first as a soldier and then as a member of the United States Military Liaison Mission to the Group of Soviet Forces in East Germany. Having started out as a musician (I did a piano performance degree at Indiana University in the 1970’s), I had managed to create an active second career for myself in Berlin as a freelance musician. One of my regular gigs was playing classical music for the elegant dinner parties that were a regular part of social life in the American, British and French occupied zones of Berlin.
Jeff Sexton, pianist Katerina Derzhavina and her husband, Georgy Karetnikov (a son of Horowitz’s classmate)
meet at a Spaso House concert 29 years after Horowitz stayed there.
Getting ready to depart after one such evening at the home of the Commander of the American Sector, Major General John Mitchell, the general asked me in a somewhat bemused manner if I might be interested in playing for a small dinner he was hosting for Vladimir Horowitz and U.S. Ambassador to West Germany Richard Burt. I took a deep breath and said the only thing I could say, “Of course!” I did my usual thing, but made sure to include one piece that was personally meaningful in the context of Horowitz’s return to Berlin: Chopin’s Mazurka in c-sharp minor, Op. 50, No. 3 which I had first encountered as a young teenager in a haunting, exquisite recording Horowitz had made in Berlin in 1935. After dinner, I had an opportunity to chat with the man who had been the idol and object of fascination of so many of my fellow pianists around the world. That world, as I have since learned so well as a diplomat, is indeed small: It turned out Horowitz had known my piano mentor at Indiana University, Sidney Foster, who with his Russian pianist wife had been very active in the musical circles they all frequented in the 1940’s.
In no small way influenced by such experiences, I departed Berlin in 1989 to join the Foreign Service, beginning what turned out to be my own career odyssey to Moscow. Seventeen years later, stepping into the Great Hall of the Moscow Conservatory for the first time a few days after my arrival, my first thought was, “So this is where he played!” I have been to more concerts there than I can count in my two tours in Russia as Cultural Affairs and Public Affairs Officer, but the thrill of having a personal connection with great music and musicians every time I step into that fabled hall has never diminished.
I have over the years had been many wonderful occasions to reflect on the remarkable role culture plays in our Embassy’s overall diplomacy with Russia, in particular when the political dialogue is difficult, as it is now. Ambassador Hartman, who was renowned in France for the subtle and sophisticated way he used cultural diplomacy as Ambassador in Paris, understood that nowhere else did cultural diplomacy matter as much as it does in Russia. Although that evening was the only encounter I ever had with Ambassador Hartman, I owe his memory special thanks for the role his cultural diplomacy in Russia played in my life as a diplomat. The world is indeed small, and every connection we make matters.
EMBASSY_VOICES
No comments:
Post a Comment